26 августа 1921 года был расстрелян великий русский поэт Николай Степанович Гумилёв.
Правительство молчит — видимо не юбилей и поэт неудобный. Хотя 15 апреля был и юбилей, 135 лет со дня рождения. Для министерства культуры Николая Степановича практически не существует. Журналист Андрей Медведев: «Министерство культуры как-то смогло не заметить столетие со дня смерти Николая Гумилёва. На федеральном уровне нет ни одного мероприятия. И даже на сайте смогли ничего не написать о трагической дате.» Но для русского общества Николай Гумилёв — поэт сопротивления, как пишет Егор Холмогоров: «Пик всемирной славы Гумилёва ещё впереди. Она будет шириться по мере разрастания нынешней слякотности. Гумилёв станет поэтом сопротивления». Поэтом сопротивления злу! Мы спросили наших товарищей, если Пушкин наше всё, то кто Гумилёв? — Наша честь! (ответил Артём Бирлов из Веспа.медиа), Гумилёв — наша мечта, наша поэтическая ЧВК (журналист «Вестей» Андрей Медведев).
Русский Телеграм, его ведущие каналы который день публикуют стихи Гумилёва и пишут о поэте. Но помнят не только в рунете.
Русское общество помнит
В Бежецке в Тверской области прошёл 15-й Гумилёвский фестиваль, в открытии которого приняла участие и администрация Бежецкого района, а главное, на общественные деньги был открыт «Дом Гумилёвых» и в нём начали работу сразу три выставки.
Генеральный директор «Дома Гумилёвых» Юрий Щегольков: «Мы закончили ремонт. Из восьми квартир дома у нас в собственности две. Но мы будем стремиться к тому, чтобы весь дом рано или поздно стал музеем. Целый год шёл этот не простой проект. Благодаря многим моим друзьям — и сотням незнакомых он стал реальностью. Уже в сентябре здесь начнет работать прообраз школы искусств, а помещение галереи всегда будет бесплатным для жителей Бежецка — и для детей, вне зависимости от места жительства.»
Юрий Щегольков: «Храм Рождества Христова в Бежецке до сих пор красив. На первой фотографии можно увидеть, каким он был до революции. Считается, что именно об этом храме писала Анна Ахматова в своем самом известном стихотворении о Бежецке: «Там белые церкви…». Во всяком случае именно здесь крестили сына Анны Ахматовой и Николая Гумилева — Льва Гумилева. Я не знаю, сможем ли мы когда-то восстановить и отреставрировать храм- это стоит достаточно больших денег, ни у города, ни у епархии их нет, и у нашего маленького фонда их тоже не так много. Чтобы сделать проект ремонтных работ понадобится как минимум около миллиона рублей.»
Обращение директора «Дома Гумилёвых» в Бежецке Юрия Щеголькова
«Мы приглашаем всех желающих принять участие в нашем новом проекте.
После завершения первой стадии восстановления «Дома Гумилевых» из Бежецка мы переезжаем в Слепнево, где уже в сентябре начнутся работы по воссозданию усадебных яблоневых садов. Как и в прошлом году мы начинаем сбор средств на платформе planeta.ru. Нам необходимо собрать 400 тысяч рублей. За эти деньги мы: — купим саженцы яблонь — посадим их — защитим их от зайцев и более крупных животных — выкопаем колодец.
У каждой яблони будет именная табличка, на которой будет указано — кто является тем человеком, кто поучаствовал в воссоздании Слепнево.
Такие работы здесь пройдут впервые за много лет. Именно в Слепнево когда-то была усадьба семьи Львовых-Гумилевых. Именно сюда много лет приезжали на лето Анна Ахматова и Николай Гумилев, здесь они встречались с семьей Кузьминых-Караваевых. Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева — в эмиграции и во время войны ее называли Мать Мария. Добровольно заменив собой молодую женщину и надев платье с ее номером, Мать Мария была казнена в газовой камере Равенсбрюка 31 марта 1945 года, за неделю до освобождения лагеря Красной армией. В 2004 году она была канонизирована.
Заброшенное имение Кузьминых-Караваевых находится не так далеко от Слепнево. Именно в Слепнево растет усадебный дуб, являющийся одним из немногих деревьев, находящихся под охраной государства. Дуб сейчас болеет и может погибнуть. Восстановить саму усадьбу невозможно, в 30-е годы ее разобрали и перенесли в село Градницы недалеко от Бежецка, где она существует в качестве прекрасного музея «Дом поэтов». Но восстановить сад, липовые аллеи, посадить кусты малины (малина — на гербе Бежецка), посадить льняные поля (Бежецк — важнейший центр нашей «Льняной дороги») обустроить пространство для гумилевского и возможно будущего ахматовского фестиваля — а это простые беседки, скамейки, мостики — мы можем.
Осенью и весной мы будем формировать группы волонтеров, кто будет работать по воссозданию усадьбы. Конечно же, всем, кто будет нам помогать, мы будем благодарны, мы будем показывать постепенно преображающийся город Бежецк, удивительный кусочек настоящей России, так нуждающийся сегодня во внимательном и бережном к себе отношении.»
Каждый год мы будем сажать здесь яблони. Первыми сюда приедут яблони из Ясной поляны и Константиново, Шахматово и Поленово, Царского села и Кронштадта
Наша цель не просто посадить 135 яблонь и восстановить липовую аллею. В ближайшие годы мы планируем создать «Тропу Гумилевых», которая свяжет Слепнево с ближайшими селами Борисково, Сулежский Борок и Дуброво. Для всего пространства усадьбы в будущем мы хотим разработать и защитить проект государственной зоны охраны.
Помочь проекту Дома Гумилёвых и прочитать о нём подробнее можно здесь: https://planeta.ru/campaigns/slepnevo
Из творчества Николая Гумилёва
Императору
Призрак какой-то неведомой силы, Ты ль, указавший законы судьбе, Ты ль, император, во мраке могилы Хочешь, чтоб я говорил о тебе? Горе мне! Я не трибун, не сенатор, Я только бедный бродячий певец, И для чего, для чего, император, Ты на меня возлагаешь венец? Заперты мне все богатые двери, И мои бедные сказки-стихи Слушают только бездомные звери Да на высоких горах пастухи. Старый хитон мой изодран и черен, Очи не зорки, и голос мой слаб, Но ты сказал, и я буду покорен, О император, я верный твой раб. 1906
Поэту
Пусть будет стих твой гибок, но упруг, Как тополь зеленеющей долины, Как грудь земли, куда вонзился плуг, Как девушка, не знавшая мужчины. Уверенную строгость береги: Твой стих не должен ни порхать, ни биться. Хотя у музы легкие шаги, Она богиня, а не танцовщица. И перебойных рифм веселый гам, Соблазн уклонов, легкий и свободный, Оставь, оставь накрашенным шутам, Танцующим на площади народной. И, выйдя на священные тропы, Певучести пошли свои проклятья, Пойми: она любовница толпы, Как милостыни, ждет она объятья. 1908
Туркестанские генералы
Под смутный говор, стройный гам, Сквозь мерное сверканье балов, Так странно видеть по стенам Высоких старых генералов. Приветный голос, ясный взгляд, Бровей седеющих изгибы Нам ничего не говорят О том, о чем сказать могли бы. И кажется, что в вихре дней, Среди сановников и денди, Они забыли о своей Благоухающей легенде. Они забыли дни тоски, Ночные возгласы: «к оружью», Унылые солончаки И поступь мерную верблюжью; Поля неведомой земли, И гибель роты несчастливой, И Уч-Кудук, и Киндерли, И русский флаг над белой Хивой. Забыли? — Нет! Ведь каждый час Каким-то случаем прилежным Туманит блеск спокойных глаз, Напоминает им о прежнем. — «Что с вами?» — «Так, нога болит». — «Подагра?» — «Нет, сквозная рана». — И сразу сердце защемит Тоска по солнцу Туркестана. И мне сказали, что никто Из этих старых ветеранов, Средь копий Греза и Ватто, Средь мягких кресел и диванов, Не скроет ветхую кровать, Ему служившую в походах, Чтоб вечно сердце волновать Воспоминаньем о невзгодах. 1911
Я вежлив с жизнью современною…
Я вежлив с жизнью современною, Но между нами есть преграда, Все, что смешит ее, надменную, Моя единая отрада. Победа, слава, подвиг — бледные Слова, затерянные ныне, Гремят в душе, как громы медные, Как голос Господа в пустыне. Всегда ненужно и непрошено В мой дом спокойствие входило: Я клялся быть стрелою, брошенной Рукой Немврода иль Ахилла. Но нет, я не герой трагический, Я ироничнее и суше, Я злюсь, как идол металлический Среди фарфоровых игрушек. Он помнит головы курчавые, Склоненные к его подножью, Жрецов молитвы величавые, Грозу в лесах, объятых дрожью. И видит, горестно-смеющийся, Всегда недвижные качели, Где даме с грудью выдающейся Пастух играет на свирели. 1913
Африканская ночь
Полночь сошла, непроглядная темень, Только река от луны блестит, А за рекой неизвестное племя, Зажигая костры, шумит. Завтра мы встретимся и узнаем, Кому быть властителем этих мест. Им помогает черный камень, Нам — золотой нательный крест. Вновь обхожу я бугры и ямы, Здесь будут вещи, мулы тут; В этой унылой стране Сидамо Даже деревья не растут. Весело думать: если мы одолеем, — Многих уже одолели мы, — Снова дорога желтым змеем Будет вести с холмов на холмы. Если же завтра волны Уэби В рев свой возьмут мой предсмертный вздох, Мертвый, увижу, как в бледном небе С огненным черный борется бог. 1913
Старые усадьбы
Дома косые, двухэтажные, И тут же рига, скотный двор, Где у корыта гуси важные Ведут немолчный разговор. В садах настурции и розаны, В прудах зацветших караси, — Усадьбы старые разбросаны По всей таинственной Руси. Порою в полдень льется по лесу Неясный гул, невнятный крик, И угадать нельзя по голосу, То человек иль лесовик. Порою крестный ход и пение, Звонят вовсе колокола, Бегут, — то значит, по течению В село икона приплыла. Русь бредит Богом, красным пламенем, Где видно ангелов сквозь дым… Они ж покорно верят знаменьям, Любя свое, живя своим. Вот, гордый новою поддевкою, Идет в гостиную сосед. Поникнув русою головкою, С ним дочка — восемнадцать лет. — «Моя Наташа бесприданница, Но не отдам за бедняка». — И ясный взор ее туманится, Дрожа, сжимается рука. — «Отец не хочет… нам со свадьбою Опять придется погодить». — Да что! В пруду перед усадьбою Русалкам бледным плохо ль жить? В часы весеннего томления И пляски белых облаков Бывают головокружения У девушек и стариков. Но старикам — золотоглавые, Святые, белые скиты, А девушкам — одни лукавые Увещеванья пустоты. О, Русь, волшебница суровая, Повсюду ты свое возьмешь. Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживешь? И не расстаться с амулетами, Фортуна катит колесо, На полке, рядом с пистолетами, Барон Брамбеус и Руссо. 1913
Наступление
Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня, Мы четвертый день наступаем, Мы не ели четыре дня. Но не надо яства земного В этот страшный и светлый час, Оттого что Господне слово Лучше хлеба питает нас. И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки. Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей. И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага. 1914
Сестре милосердия
Нет, не думайте, дорогая, О сплетеньи мышц и костей, О святой работе, о долге… Это сказки для детей. Под попреки санитаров И томительный бой часов Сам собой поправится воин, Если дух его здоров. И вы верьте в здоровье духа, В молньеносный его полет, Он от Вильны до самой Вены Неуклонно нас доведет. О подругах в серьгах и кольцах, Обольстительных вдвойне От духов и притираний, Вспоминаем мы на войне. И мечтаем мы о подругах, Что проходят сквозь нашу тьму С пляской, музыкой и пеньем Золотой дорогой муз. Говорим об англичанке, Песней славшей мужчин на бой И поцеловавшей воина Пред восторженной толпой. Эта девушка с открытой сцены, Нарумянена, одета в шелк, Лучше всех сестер милосердия Поняла свой юный долг. И мечтаю я, чтоб сказали О России, стране равнин: — Вот страна прекраснейших женщин И отважнейших мужчин. 1915
Ода д`Аннунцио. К его выступлению в Генуе
Опять волчица на столбе Рычит в огне багряных светов… Судьба Италии — в судьбе Ее торжественных поэтов. Был Августов высокий век, И золотые строки были: Спокойней величавых рек С ней разговаривал Виргилий. Был век печали; и тогда, Как враг в ее стучался двери, Бежал от мирного труда Изгнанник бледный, Алигьери. Униженная до конца, Страна, веселием объята, Короновала мертвеца В короновании Торквата. И в дни прекраснейшей войны, Которой кланяюсь я земно, К которой завистью полны И Александр и Агамемнон, Когда все лучшее, что в нас Таилось скупо и сурово, Вся сила духа, доблесть рас, Свои разрушило оковы — Слова: «Встает великий Рим, Берите ружья, дети горя…» — Грозней громов; внимая им, Толпа взволнованнее моря. А море синей пеленой Легло вокруг, как мощь и слава Италии, как щит святой Ее стариннейшего права. А горы стынут в небесах, Загадочны и незнакомы, Там зреют молнии в лесах, Там чутко притаились громы. И, конь встающий на дыбы, Народ поверил в правду света, Вручая страшные судьбы Рукам изнеженным поэта. И всё поют, поют стихи О том, что вольные народы Живут, как образы стихий, Ветра, и пламени, и воды. 1915
Её Императорскому Высочеству великой княжне Анастасии Николаевне ко дню рождения
Сегодня день Анастасии, И мы хотим, чтоб через нас Любовь и ласка всей России К Вам благодарно донеслась. Какая радость нам поздравить Вас, лучший образ наших снов, И подпись скромную поставить Внизу приветственных стихов. Забыв о том, что накануне Мы были в яростных боях, Мы праздник пятого июня В своих отпразднуем сердцах. И мы уносим к новой сече Восторгом полные сердца, Припоминая наши встречи Средь царскосельского дворца. Прапорщик Н. Гумилев. Царскосельский лазарет. Большой Дворец 1916
Канцона
Лучшая музыка в мире — нема! Дерево, жилы ли бычьи Выразить молнийный трепет ума, Сердца причуды девичьи? Краски и бледны и тусклы! Устал Я от затей их бессчетных. Ярче мой дух, чем трава иль метал, Тело подводных животных! Только любовь мне осталась, струной Ангельской арфы взывая, Душу пронзая, как тонкой иглой, Синими светами рая. Ты мне осталась одна. Наяву Видевши солнце ночное, Лишь для тебя на земле я живу, Делаю дело земное. Да! Ты в моей беспокойной судьбе — Иерусалим пилигримов. Надо бы мне говорить о себе На языке серафимов. 23 февраля 1917
Композитор Сергей Левин, Канцона на стихи Н.С. Гумилева
Композитор Сергей Левин, О тебе. На стихи Н.С.Гумилёва
Еще не раз Вы вспомните меня…
Еще не раз Вы вспомните меня И весь мой мир, волнующий и странный, Нелепый мир из песен и огня, Но меж других единый необманный. Он мог стать Вашим тоже, и не стал, Его Вам было мало или много, Должно быть плохо я стихи писал И Вас неправедно просил у Бога. Но каждый раз Вы склонитесь без сил И скажете: «Я вспоминать не смею, Ведь мир иной меня обворожил Простой и грубой прелестью своею». 1917 июль
Не Царское Село — к несчастью…
Не Царское Село — к несчастью, А Детское Село — ей-ей! Что ж лучше: быть царей под властью Иль быть забавой злых детей? 1918
На далекой звезде Венере…
На далекой звезде Венере Солнце пламенней и золотистей, На Венере, ах, на Венере У деревьев синие листья. Всюду вольные звонкие воды, Реки, гейзеры, водопады Распевают в полдень песнь свободы, Ночью пламенеют, как лампады. На Венере, ах, на Венере Нету слов обидных или властных, Говорят ангелы на Венере Языком из одних только гласных. Если скажут «еа» и «аи» — Это радостное обещанье, «Уо», «ао» — о древнем рае Золотое воспоминанье. На Венере, ах, на Венере Нету смерти терпкой и душной, Если умирают на Венере — Превращаются в пар воздушный. И блуждают золотые дымы В синих, синих вечерних кущах, Иль, как радостные пилигримы, Навещают еще живущих. Июль 1921
Татьяна и Сергей Левины — На Венере. На стихи Н.С. Гумилёва
Егор Холмогоров. Гумилёв и Киплинг
Безусловно, Африка Гумилева — это прежде всего христианская Африка древней христианской традиции:
Завтра мы встретимся и узнаем, Кому быть властителем этих мест. Им помогает черный камень, Нам — золотой нательный крест.
Но, тем не менее, это именно черная Африка, которую он любит и жалеет:
Ссылка на полный текст статьи Егора Холмогорова.
